За три часа до смерти я хотел, чтобы она по-скорее пришла за мной. Мне надоело, что ты сидишь и держишь меня за руку. Надоело, что ты засыпаешь у меня в палате, что тебя теряет Лиза и мысленно ругается на меня, за то, что я тогда сел за руль под градусом. Откуда я знаю? Полудохлые гитаристы слышат чужие мысли, Алекс. А если они еще и заядлые грешники, то за это им дается им сполна.
За два часа до смерти я вспоминал о том, что мы пережили. Как это было круто — играть в подвале моих родителй или у тебя в комнате, когда никого не было. Я тогда очень любил кидаться в тебя подушками. Странное воспоминание, но это было забавно. Вот ты сидишь, весь такой из себя серьезный, пытаешься выдавить из себя какой-то невъебенный аккорд или ты просто придумываешь продолжение песни. А тут я решаю, что тебе не хватает острых ощущений и запускаю в тебя подушку или какое-нибудь подобное дерьмо. Это казалось мне таким забавным. Я дико покатывался со смеху, а ты порывался с места с дикими криками, вроде: «Баракат, что за хрень ты творишь?!» — и шел ко мне. Такой злой, со сжатыми кулаками и сомкнутой челюстью. По идее, ты выглядел устрашающе, в идеале я должен был в страхе извинятся. Но, Гаскарт, ты же знаешь, что на меня подобное не действует? Ты же знаешь, что я умею тобой малипулировать? Что тебе бесполезно сопротивлятся?
Я говорил тебе эти слова семь лет назад, после концерта. Когда мы дико напились и разошлись по номерам. Когда шли, придерживаясь за стенку и с диким хохотом заходили в комнату.Все изначально шло по сценарию самой банальной и глупой мелодрамы. Падение, поцелуй, дикий секс и больная голова с утра.
Тогда мы уверяли друг друга, что это было ошибка. А что сейчас?
Я так и не успел спросить.
Примерно за час, меня посещает смутная мысль о том, что на моем месте должен быть ты.
Серьезно.
ТЫ слабый, ТЕБЯ нужно утешать, поддерживать, оберегать от всего. Временами просто обнимать или гладить по щеке. Просто целовать и класть голову на плечо, говорить глупости о том, что у нас все будет хорошо. Что у «нас» есть будущее. Говорить о музыке, о природе. О чем угодно, лишь бы ты отвлекся. Мне было бы легче убедить тебя в моем состоянии, что ты фея, чем тебе вложить в меня хоть немного веры в то, что я выживу и все будет хорошо. Потому что мы оба знаем, что ничего не будет. Чудес не бывает. Не для нас, Алекс.
За десять минут до отправления в мир иной мне удается открыть глаза.
— Джек?Я с трудом поворачиваю голову. Ты не спал. Ты долго не спал. Кажется, что уже несколько лет ты сидишь тут и не спишь. И ждешь пока я очнусь.
— Ты похож на ежа с такой прической, — это было первое что мне пришло в голову, когда я тебя увидел. Первое, после того, что ты очень сонный.Ты улыбнулся и промямлил что-то о том, что врачи говорили «если очнется — значит выжил». Зажимал мою ладонь в своих. И мне это безумно нравилось.
— Ты такой настоящий, — говорю я.
От меня это странно слышать, хотя бы потому что я первым начал говорить о том, что наши отношения нужно скрывать, тем не менее я первый лезу к тебе на всех выступлениях. Пардон, лез на всех выступлениях.Ты опять что-то лопочешь, словно маленький ребенок. Милый, ты такой радостный в такие моменты. Я сам невольно заряжаюсь от тебя этими эмоциями. Я готов разделить с тобой все, помни это.
— Я люблю тебя, Алекс.
Это так невинно звучит сейчас. подносишь мои ледяные пальцы к губам, целуешь.И я понимаю, что это конец. Больше не будет никаких «нас», никаких «выпьем после концерта». Ничего. Не со мной. Не после этого.
Я слышу, как пульс ускоряется, стремительно сливаясь в один пронзительный звук. Звук, который объясняет все.
И лишь за секунду до всего этого.
Я понимаю.
Я.
Хочу.
Жить.
